Не все знают, но для русских крестьян ещё несколько веков назад домовой с лешим были точно такими же демонами, как суккуб или Вельзевул в европейской традиции — просто с несколько иными повадками.
Русская народная демонология вообще полнится удивительными и порой жуткими вещами. Например, нередко ходили истории о том, как домовой, бывший мёртвым родственником, душил или насиловал кого-то — и это слабо вяжется с образом знакомого нам домовёнка Кузи. А белорусы порой называли русалок «бабами с железной грудью» — и вам точно не хотелось бы с ними повстречаться в реальности.
Рассказываем о том, как раньше славянские народы представляли себе нечисть.
Знания о том, как на Руси представляли нечистую силу, до нас дошли в основном в двух разных видах. Первый — разрозненные высказывания богословов, выступавших против пережитков славянского язычества, как в «Слове об идолах». Второй — устные сказания вроде быличек, рассказов «очевидцев» о встречах со сверхъестественным. Но этого материала уже хватает, чтобы реконструировать кое-какие взгляды на нечисть.
В верованиях восточных славян практически нет каких-то особых духов для моря и гор, зато подробно описана лесная и речная нечисть. Почти не встречались истории о великанах. Нечистая сила обычно человекообразная или схожа с обычными животными. Нечисть постоянно меняла облик.
Большинство славянских духов не отличалось чрезмерной агрессивностью. Если люди соблюдали правила, то, как правило, все могли спокойно сосуществовать друг с другом. Правда, когда крестьяне нарушали табу, некоторые из которых сейчас могут звучать абсурдно, то они ожидали кары от нечисти.
А ещё изначально чуть ли не всех мифических созданий славяне считали покойниками.
В стародавние времена, когда ещё не успела оформиться вера в богов вроде Перуна, у восточных славян вовсю царил культ предков. Считалось, что со многими людьми после смерти происходят особые трансформации, создающие из них сверхъестественных существ, которым стоило поклоняться. Местами эта вера дожила даже до XX века.
Когда умирал родственник, то он не прекращал быть частью семьи. Просто теперь он был «виртуальным» членом семьи, общение с которым регламентировалось строгими ритуалами. Таких духов по сложившейся традиции звали «дедами» или «родителями». В течение сорока дней после смерти они постоянно возвращались домой, в остальное время — куда реже.
Живые родственники помнили и почитали деда, регулярно справляли по нему поминки в особые дни, в которые «кормили» его — чаще всего кутью, кашей с мёдом: к еде просто долго не притрагивались, чтобы дед насыщался паром от неё. Когда дед приходил во сне, родственники выполняли пожелания покойника. За это дед не беспокоил живых наяву, помогал им по хозяйству и вообще всячески способствовал благополучию семьи.
Вот только если деда не поминали и не выполняли его просьбы, то он вредил семье. Дед устраивал дикий шум по ночам, разбрасывал всюду вещи, изводил скотину, калечил людей и порой даже убивал их.
Порой для появления мертвеца достаточно было лишь раз нарушить какое-то табу. Например, запрещалось мыться в бане после полуночи — там собирались мертвецы. Когда купальщик слышал позади себя тихий шёпот и видел куриные следы на золе, то ему стоило тут же убегать: сзади стояли покойники.
Всё это привело к созданию особой нечисти вроде бабаек. Они существовали только в виде страшилок для детей, чтобы те исполняли наказы взрослых — а то эти чудовища съедят, покалечат или украдут.
Иногда покойник заявлялся домой во плоти, прямиком с кладбища. Особенно часто это случалось, если во время похорон ему не завязали ноги, и тем более, если у усопшего осталось в мире живых какое-то незаконченное дело. Его приманивала тоска родных — и покойник приносил им с собой болезни и ещё больше бед. Такого мертвеца обычно звали «заложным покойником», ведь умершего клали лицом в гроб, который заваливали камнями и ветками.
Особенно много заложных покойников было среди убийц, долгожителей, некрещённых детей, колдунов, ведьм, оборотней и тех, кто умер неестественной смертью: убитых, спившихся, утопленников и самоубийц — суицид считался страшным грехом.
Таких «нечистых» покойников опасались хоронить рядом со всеми остальными на кладбище, ведь их может не принять освящённая земля. Похоронную процессию с будущим заложным покойником мог просто не пустить и мертвяк, охраняющий кладбище.
И потому таких мертвецов закапывали за пределами церковной ограды: на перекрёстках дорог, в оврагах, лесах, болотах, на границах полей. Впрочем, это тоже слабо помогало, отчего мертвецы часто выбирались из своих могил.
Особо зловредные ходячие покойники превращались в упырей. Славяне клали им подношения и пытались их задобрить, но это удавалось далеко не всегда.
Упыри в разных сказаниях выглядели по-разному. Одни крестьяне считали, что это полуразложившиеся жуткие трупы. Другие описывали упырей как самых обычных людей — только у них лица необычайно красны от всей выпитой крови. Вообще упырям чего только не приписывали: хвосты, чрезвычайно пухлые губы, острый язык, огромные зубы, которых могло быть по два ряда.
Упырей отличала громадная сила. Они бегали со скоростью скачущей лошади. Их не получалось ни зарезать, ни заколоть. Они оборачивались свиньями, конями, кошками, собаками, волками, снежными шарами, копнами сена и прочим. Во многих легендах упыри летали над облаками и протискивались в дома сквозь мелкие щели.
Эти вампиры вылазили из своих укрытий по ночам — обычно во время полнолуний. Упыри приносили людям самые разные несчастья вроде болезней и неурожая — долгое время они олицетворяли вообще всё то плохое, что творилось в жизни. Но всё же в большинстве историй они просто пили у людей кровь — а то и пожирали их плоть. От них первым делом страдали вдовы и прочие их родичи. Под постоянной угрозой были путники на дорогах. Хотя вампир был не прочь закусить и каким-нибудь крупным животным. Недоеденный человек мог сам обернуться упырём.
Покойникам, заподозренным в вампиризме, пробивали сердце колом — причём в ход шла не только осина, но и клён, липа и даже боярышник. Хотя во многих историях их просто сжигали или изгоняли криком петуха.
Иногда вокруг могилы с беспокойным покойником всё обсыпали маковыми зёрнами: считалось, будто вампир не успокоится, пока не соберёт их все. Порой доходило до каких-то очень экзотичных способов борьбы с упырём: покойнику, чтоб он уж точно не восстал, завязывали глаза, забивали рот песком, надрезали жилы под коленями и засовывали под них щетину.
Даже в соседних селениях упырей именовали по-разному и приписывали им всё новые качества. Тот же вурдалак — просто ещё одно имя упыря. Умершие колдуны превращались в ератников — но те принципиально ничем не отличались от упырей. Поэтому говорить о каких-то иных разновидностях подобных созданий довольно сложно. А истории про ырок и укрутов — выдумка Велесовой книги, которую написали то ли в XIX, то ли в XX веке.
Бывали у славян и истории про классических призраков, и даже ходячие трупы, сгнившие до самых костей — белорусы называли их костомахами.
Но на этом истории про покойников со сверхъестественными способностями не заканчиваются — просто многие из них в итоге трансформировались в водяных, домовых и прочих духов.
Так как на Руси большинство мифических созданий пошло от умерших родственников, неудивительно, что в итоге самое перенасыщенное волшебными существами место в мировосприятии славян — это собственный дом.
Духи-хранители дома, по мнению ряда исследователей, пошли от общеевразийской традиции «строительной жертвы». При строительстве некоторых кремлей, мостов и прочих достаточно трудных сооружений в фундамент живьём замуровывали людей — якобы человеческая душа скрепляла постройку и успокаивала местных духов. Или же так человек преображался в духа-хранителя.
Впрочем, за жертву принимали и животных. Часто на Руси такой жертвой считался даже первый умерший в избе, из-за чего старики не любили переезжать, так как думали, что в новом доме они быстро умрут и превратятся в духов-хранителей.
Помимо дедов одна из самых архаичных форм духа-хранителя у славян — домовая змея. Днём такая змея выглядела как толстый, но короткий уж, похожий своим телом на бревно. Голова при этом у неё была либо змеиная, но с петушиным гребнем, либо большая, круглая и с лицом ребёнка. Ночью змей походил на самого хозяина дома.
Обычно змея незрима, но если она попадётся на глаза — то это верный знак скорой гибели. Хотя для предсказаний змея могла просто издавать звуки. Смех означал скорое добро дому, прозвучавшее от неё «хы-хы-хы» значило беду.
Змей во дворе дома не дозволялось обижать, иначе могла уйти домовая змея, что приводило порой даже к гибели всего рода. Также не стоило продавать любимую корову змеи, иначе резко падали удои у всей остальной скотины. Домовую змею одаривали сыром и молоком.
Позднее образ домашней змеи остался лишь в районе западной Белоруссии и Украины. На Руси куда большей популярностью пользовался домовой — он же домовик. Причём говорить о каком-то едином для всех образе не получается. Это дух, живущий почти в каждом доме — тут общие черты заканчиваются. В XIX веке домовые вообще могли быть почти полной калькой с западных полтергейстов.
Самое название «домовой» более или менее попало во всеобщий обиход только в XVII веке. Раньше к нему предпочитали обращаться уважительно, называли «дедом», «дедушкой», «дидькой», «дзадом», «братком» — а то и «кормильцем», «хозяином», «хозяйнушкой», «избенным большаком». Звали домового и по месту, где он жил: «голбешником» (голбец — перегородка за печью), «запечником», «подпечником». Нередко его имя вообще запрещалось произносить вслух.
Не меньше различий было и в описании его внешности — но она всегда отражала представления крестьян о потустороннем. Домовой походил то на обычного ходячего покойника, то на древнего старца, то на чёрного человека, то на карлика в красной одежде, то на лохматого приземистого мужичка с острыми когтями.
С какого-то момента в домовых отрядили «неправильных» покойников, которых похоронили не по христианскому обряду. Где-нибудь на Украине встречались поверья, будто когда-то давно домовые были грешниками, что испили особый «домовой напиток».
У богатых домовой покрыт густой шерстью, у бедных — целиком голый. Согласно некоторым быличкам, он носил белые одежды — и одевался в чёрное, чтобы предупредить людей о беде. Шерсть домового такого же цвета, что и волосы главы семейства. Часто домового изображали оборотнем, перевоплощающимся в любого члена семьи и в самых разных животных: от кошки до паучка. Впрочем, обычно домового описывали как незримое существо.
Единого мнения по поводу того, помогал ли вообще домовой по хозяйству, у крестьян не сложилось. В северных районах его считали строгим, но добрым и справедливым хозяином всей усадьбы, слово которого было законом. Но чем южнее, тем чаще его изображали капризным и опасным маразматичным духом предка, что больше вредит родным и домашним животным, чем приносит пользы. Позднее в некоторых районах Полесья его и вовсе объявили той нечистью, которую обязательно надо гнать из дома.
Чтобы задобрить домового, ему приносили за печку хлеб, сыр и мёд. В особые дни приглашали к столу за совместную трапезу. Хозяева выполняли его прихоти и, например, брали скот только под цвет волос домового. И домочадцы старались не ссориться: скандалы расстраивали домовика. Женщинам запрещалось стоять на мусорной куче, ходить без белья и выходить из дому с распущенными волосами.
Довольный домовой благодетельствовал семье: ухаживал за животными, ходил за водой, сушил зерно, поддерживал огонь в печи, убирался в доме. Бытовали даже истории о том, как домовой выгонял пришедшего чёрта, упыря или «лихого» домового, насланного колдуном.
Домовик также предупреждал людей о всяческих бедах. Перед смертью одного из членов семьи домовик издавал странные звуки, гладил людей, словно кошек. Порой он садился на грудь человека и сильно сдавливал её. В такой ситуации нужно спросить, это знак к добру или худу — если домовой в ответ покашляет, то дела плохи.
Злой домовой измывался над животными и доводил их до смерти. Он прятал вещи, пугал всех, шумел, съедал оставленную в доме еду, путал пряжу, зализывал волосы людей и всячески проказничал. Он мог даже задушить человека, от чего спасали только крестное знамение и матерщина — два главных средства защиты от нечистой силы после молитвы.
Домовой порой похищал некрещённых людей и насиловал незамужних женщин — особенно любил вытворять такое с молодыми вдовами. Дети, рождённые от домовика, быстро умирали.
Чтобы спастись от домового, дом обставляли иконами и венками, сплетёнными на Троицу. Люди беспрерывно молились. Первого ноября хозяин окунал помело в дёготь, садился на нелюбимую домовым лошадь и размахивал на ней помелом. Вилами тыкали в места, где мог укрываться домовой. Над дверью всаживали нож. Иной раз в быличках рассказывали, как просто выстёгивали домового из дома плетью.
В разных областях отвечали по-разному на вопрос, есть ли у домового своя собственная семья. Одни считали его одиночкой. Другие говорили, будто у него семья точно такого же состава, что у хозяина дома. А третьи утверждали, что он женат на домовихе, которую тоже стоило почитать. Нерадивых хозяек домовиха не любила, отчего им мстила.
От образа домового отделилось множество других мифических существ — хотя не всегда получается понять границу, отделяющую новую нечисть от домового. Тот же барабашка жил рядом с домовым — но лишь воплощал в себе все самые непоседливые черты домовика и выступал в роли страшилки для детей.
Дворовой почти ничем не отличался от домового — только отвечал за хлев и двор. Северобелорусский хут был домовым, похожим на огненную змейку; чтобы его к себе заполучить, приходилось три года носить яйцо под подмышкой. Мельничник был домовым, отвечавшим за мельницу. Коты-коргоруши были слугами ведьм, что воровали у соседей еду и приносили к себе домой.
Овинник — ещё одно существо, которое «отпочковалось» от домового. Поверье о нём распространилось на юге, где, в отличие от домовика, он был положительным персонажем. По одним рассказам овинник — чёрный кот с горящими глазами, по другим — высокий парень с длинными пепельными волосами, а то его описывали как самого обычного ходячего покойника. Он берёг кладки снопов. И опять же расходятся версии о его характере: он мог быть как бережливым и храбрым хозяином, что защищал людей от нечисти, так и отличаться запредельной трусостью.
Баня была отдельной постройкой, где не только парились: там знахари лечили от болезней и принимали роды. А ещё это единственное здание у усадьбы, которое не освящали. Всё это сказалось на образе банника.
Банник представлялся то маленьким старичком с громадной бородой, то здоровенным босым мужиком с железными руками, горящими глазами и длинными волосами. И опять же он был оборотнем, что оборачивался кошкой, собакой и даже конской головой.
А ещё банник очень злобен. Его одаривали хлебом с солью, давали воду с мылом, ради него закалывали чёрную курицу и закапывали под баней. И старались соблюдать все правила поведения в бане — банник легко мог запарить человека до смерти, расплющить его, содрать с него заживо кожу, раздавить. Даже умилостивленный банник постоянно пугал людей, бросал в них камни и прочий мусор, подолгу не впускал и не выпускал. Некрещённых детей в бане не оставляли без присмотра — банник их часто крал.
Так как баню не освящали, там играли в карты и проводили разные обряды, не одобряемые церковью: вызывали нечистую силу и посвящали в колдуны. Баня — главное место для гаданий. К примеру, во время гадания на жениха девушки задирали юбки и поворачивались так к дверями бани. Кого из них тронет лохматая рука банника — у той будет богатый муж, кого лысая — бедный, а мокрая лапа предвещала мужа-пьяницу.
По некоторым поверьям, у банника была жена банница или обдериха — хотя на Севере она выступала и как отдельный персонаж. Выглядела она как кошка или страшная голая старуха с большими зубами. А ещё она любила сдирать с людей кожу.
К XVII веку сформировался образ кикиморы, которую звали ещё кикимрой, кукиморой, кикой, кыкой, марой, морой, марухой, чучуморой, шишиморой, суседкой, пряхой, самопряхой — и кучей других имён. И это очень расплывчатый образ: то её селили в болото или реку, то выдавали замуж за лешего, банника или домового — но всё-таки куда чаще кикимора изображалась домашним духом. Причём ряд черт указывает на то, что это персонаж, отличный от домовика, с другими корнями.
По одной версии, кикимора раньше была духом, вызывающим кликушество — припадки, которые объявляли одержимостью демоном. По ещё одному источнику, кикимор насылали строители на нерадивых заказчиков. Некоторые вовсе видят в кикиморе отголоски культа богини ткачества Мокоши.
В кикимор превращались убитые и практически всякие умершие некрещённые дети, кроме того кикимора появлялась после смерти уродца без конечностей и в домах, построенных на могилах удавленников и неотпетых мертвецов. По историям XVIII века, в кикимор обращались дети, украденные нечистой силой. В XIX веке появилось мнение о том, будто кикиморы рождались от связи женщин с огненным змеем.
Иногда её описывали как длиннокосую девушку в сарафане — а то и вовсе нагую. Порой кикимора была маленькой невзрослеющей девочкой. Но всё-таки куда чаще кикиморой называли крохотную безобразную скрюченную старушку, одетую в лохмотья, сухую настолько, что её легко уносило малейшим порывом ветра. Она обычно была невидимой и превращалась в животных: свинью, собаку, зайца, утку, хомяка. В Восточной Сибири её представляли попом или рослым мужиком-крестьянином.
Если в доме завелась кикимора — жди несчастий. Она мешала спать, пугала всех протяжными стонами и диким воем, душила детей, кидалась чем попало, била посуду, распахивала двери, путала вещи, переворачивала мебель, гоняла скотину, выстригала шерсть у овец, выдёргивала догола перья у куриц и волосы у людей, поедала куриц заживо и вообще не давала нормально жить. Правда, в некоторых быличках проделки кикимор описывали настолько анекдотично, что на них сходилась посмеяться вся округа.
Задобрить кикимору почти невозможно. Когда кикмору кто-то наслал, то её можно изгнать, только если найти и уничтожить предмет, призвавший её. По распространённой быличке, кикимор сильно пугал медведь в доме — отчего они убегали куда глаза глядят. Верблюжью шерсть клали под шесток и читали заговоры. Люди матерились на неё и возносили молитву богу, создавали оберег из камня-куриного бога, клали под ясли палку для забивания свиней, опоясывались можжевельником.
Однако порой кикимора занималась и полезными делами: убаюкивала детей, мыла горшки, ухаживала за животными, помогала печь хлеб. Ещё кикимора любила прясть и шить — но делала это просто отвратительно.
Ячичну и пустодомку можно назвать кикиморами пустых домов. Они пряли нити, что влияли на судьбу людей.
Игоши иногда назывались детьми кикиморы — хотя чаще говорилось, что они появлялись из некрещённых детей. На вид игоши — маленькие дети без рук и ног. Проказничают они почти так же, как кикиморы.
На кикимор несколько походили злыдни. Их изображали то ли похожими на облезлых животных, то ли горбатыми кошками и собаками, то ли женщинами без языка, глаз и ушей. Злыдни поселяются в домах тех, кто хочет разбогатеть, и насылают на них болезни и неурожай. Чтобы избавиться от них, нужно заманить их в мешок — а затем выкинуть куда подальше.
Помимо домашних духов у русских, белорусов и украинцев было немало духов природы: духов дорог, рек, озёр, болот, лесов, полей, лугов и степей. Они воплощали в себе всю суть природы, могущественной и капризной.
Одни из главных персонажей мифологии восточных славян — русалки. Вот только привычный нам образ русалок, девицы с рыбьим хвостом вместо ног, появился в Российской империи только в XIX веке под влиянием художественных произведений, описывающих западных русалок.
С XVI века восточные славяне изображали таким образом фараонок — египтян, что потонули в Чёрном море во время погони фараона за пророком Моисеем, а затем трансформировались в полулюдей-полурыб. Они ждали конца света, чтобы вернуться к человеческому облику — и топили корабли тех, кто утверждал, что апокалипсис ещё не скоро.
Впрочем, и представление русалок как эдаких водных нимф — скорее наследие романтической традиции XVIII и XIX веков.
На Севере русалок почти никогда не звали русалками, их звали водяницами, купалками, чертовками, шутовками. Украинцы их чаще именовали мавками. В некоторых южных областях их на тюркский манер прозвали лобастами. Во многих историях русалку очень сложно отделить от жён водяных, леших и прочих духов.
Прежде всего русалки у славян — это заложные покойники. В них превращались погибшие (чаще насильственной смертью) незамужние девушки, умершие некрещёные дети. Во многих поверьях в русалок превращались все те, кто погиб в Русалью неделю, предшествующую Троицкой неделе. Хотя порой русалками называли вообще всех тех, кто утонул или умер до брака.
Как всякая нечисть, русалки — оборотни, что превращались в животных и предметы. Жили они на высоких дубах или липах. В Полесье вообще говорили, что русалки обитали на кладбище.
Как правило, они встречались в полях и на побережьях рек — хотя бытовало немало историй о том, как русалки в обличьях молоденьких девушек заманивали путников в реки и топили их. Они на дорогах просили путников развязать им ноги, которые им завязали на похоронах. Нередко они приходили к родичам, выпрашивая у них поминальную еду, крали одежду, нитки, холсты и полотна, выбирали себе любовников. В некоторых историях красавицы-русалки выходили из воды по ночам и расчёсывали себе волосы гребешками из рыбьих костей.
Русалки обычно встречались только на Русальей неделе. Реже — всё лето. А на зиму они либо закапывались обратно в могилы, либо уходили под воду.
Русалки контролировали поступки людей и частенько наказывали за неправильное исполнение обычаев. Это вообще чуть ли не единственные персонажи славянского фольклора, которые напрямую говорили нравоучительные реплики.
Обычно русалок показывали скорее безвредными. И парадоксальным образом в одних историях они способствовали росту злаковых, доделывали ткацкие работы, берегли людей в Русальную неделю, спасали детей, в других — губили урожаи, портили пряжу, нападали на людей в Русальную неделю, крали детей.
Во многих быличках русалок показывали злобными созданиями. Они кидали камни в людей, щекотали их до смерти и топили. Хотя достаточно было нательного креста или булавки, чтобы отогнать от себя нечисть.
В белорусском фольклоре русалки из поленьев или выструганных кукол делали пущевиков — подменышей, которыми заменяли украденных детей. Потом те сами превращались в русалок.
Большинство изображало русалок как девиц или детей в мокрых рубахах и рваных сарафанах. Про мавок говорили, что у них нет спины — так что если посмотреть на них сзади, то можно разглядеть все их внутренние органы.
Но на Севере и в некоторых более южных районах образ русалки отличался особенно жёстким видом. Это уродливые горбатые старухи с когтями и огромными железными грудями: металлические конечности — один из символов хтонической силы. Ими они забивали людей до смерти. Под Брянском их даже звали «бабами с железной грудью».
В западной части Полесья ходили истории о цыцохах — полуженщинах-полужабах с «железными цыцками». Они ловили детей и вынуждали их сосать свою железную грудь. Непослушных детей они душили этой же грудью.
Более характерной нечистой силой для водоёмов был водяной, которого звали ещё водяником, водяным хозяином, водяным чёртом, дедушкой водяным, топельником, волосатиком и водяным шутом. Белорусы звали водяного, живущего в омуте — омутником, в водовороте — вирником, в стоячей воде — тихоней.
Как и с большей частью нечисти, не было одного единого образа водяного на всю Россию, Украину и Белоруссию. Из общего — лишь то, что водяной живёт в водоёме и управляет им.
Водяной — это посиневший старик-утопленник, облепленный водорослями. Водяной — это нагой горбатый толстый мужичок с длинной седой бородой. Водяной — чудище с острой головой, кожей налима, рогом, гусиными ногами и рыбьим хвостом. Водяной — это чёрт с густой чёрной шерстью, копытами и коровьим хвостом. Часто он ездил на огромном соме.
К людям водяной обычно был враждебен. Он их заманивал в реки и топил, переворачивал им лодки. При этом всё, что попадало в воду, считалось во власти водяного, отчего порой люди не спешили спасать тонущих, чтобы окончательно не испортить отношения с водяным. Просто без его поддержки рыбакам и мельникам житья не было. И его принято было скорее одаривать.
В особо крупных водоёмах жило несколько водяных, и над ними был свой царь. Водяного показывали то холостяком, охочим до русалок, то семейной нечистью, женатой на водянице.
Леший — один из главных персонажей восточнославянского фольклора. И в то же время его образ один из самых изменчивых.
Имя «леший» закрепилось за этим персонажем только в XVII-XVIII веке. И это довольно неуважительное обращение к лесному духу, поэтому оно пошло от горожан. Крестьяне боялись лишний раз обращаться к лешему напрямую, а если и говорили про него, то чаще делали это со всем возможным уважением, именуя его большаком, квартальным, господином Шишкиным, лесным дедушкой, лесным хозяином, лесным чиновником, лесным царём и даже лесным херувимом.
Если его называли по месту обитания, то нарекали этот дух боровиком, лешаком, лесником, лесным дядей. Вообще у лешего больше сотни имён, среди которых затесались и костолом с кожедёром.
Согласно многим быличкам, лешего получалось встретить только летом — в другое время он куда-то удалялся. Бродил он не только по лесам — его встречали в полях, а то и в самих деревнях. Жил боровик под землёй, в дуплах, в корягах, в пещерах. Ходили истории даже о том, что лешие — это целый народ, который строит деревни посреди лесов.
В образе этого существа в разных пропорциях сочетались человечьи, звериные и растительные черты. Многим леший представлялся обычным человеком в простой крестьянской одежде, но с некоторыми особенностями, выдающими в нём нечистую силу: перепутанные лапти, например.
Кому-то он виделся получеловеком-полукозлом сродни сатиру — хотя вместо козлиных черт вполне проявлялись и кошачьи, медвежьи или какие-то другие. Леший вообще мог быть как ходячим деревом с лицом, так и не отличаться от обычной березы или кустика мха. Очень часто он бродил по лесу бесплотным духом и оборачивался в разных лесных созданий. Боровик менял свой рост, мог показаться то гигантом со столетний дуб, то карликом с грибочек.
Хотя нередко лешего всё равно описывали то обычным чёртом, то самым классическим заложным покойником. Тем более, что боровики до своей «послежизни» были некрещёнными людьми.
Леший охранял лес, начальствовал над волками, гнал как обычный скот всё лесное зверьё. Порой боровик был жутким врагом всем людям — но всё-таки традиционно он лишь наказывал за ненадлежащее поведение в лесу. Пускай люди расплачивались за это опасными болезнями, большими увечьями и даже смертью. Но чаще всего он просто заставлял людей блуждать в лесу до полного истощения. Также леший похищал детей, чтобы обучить их колдовскому ремеслу.
Прежде, чем отправиться в лес, человек молился и выпрашивал у лешего разрешение на вход. Особенно необходимо это было охотникам и тем, кто рубил деревья. Да и простые крестьяне нуждались в благосклонности лешего, ведь на Руси вели подсечно-огневое земледелие, когда для нового поля приходилось сжигать часть леса. Поэтому считалось, что если не отдать лешему целую корову, то он может и убить. За удачу на охоте, удачный выпас скота и обилие ягод ему подносили пасхальное яйцо, хлеб и соль.
Самая странная разновидность лешего появилась в украинских Карпатах. И звалась она чугайстером.
По легендам, этот боровик когда-то был обычным человеком. Как-то раз он навредил соседу, за что тот проклял его на то, чтобы он жил в лесу до скончания времён. С тех пор его невозможно убить.
Ростом чугайстер от двух до семи метров. У него длинная борода, волосы по всему телу. Ходит он с когтями или копытами на ногах. В одних сказаниях он гол, в других — носит белую рубаху. Порой его описывали как одноногого. Часто чугайстер превращается в вихри.
К людям он относится спокойно, не вредит им — а временами просто обожает их. Он приходит к кострам поговорить, погреться, пообщаться с людьми, потанцевать с ними — и пожарить свою еду. А питается он мавками, которых разрывает пополам.
К сожалению, другие духи-хозяева изучены не столь хорошо — до нас дошло не так уж много историй о них.
Донный был тем же водяным — но отвечал за моря.
Русскоустьинцы, старожилы Сибири, придумали сендушного — покровителя тайги. Выглядел он как высокий мужчина без какой-либо растительности на лице. Он ездит на санях, в которые запряжены волки, лисицы или песцы. На каждую сторону света есть свой сендушный.
Сендушные любили играть с людьми в карты — только не использовали треф: они напоминали им кресты. Кто у них выигрывал, у того был урожайный год на промысловых зверей. А тех, кто приходился сендушному не по нраву, он забирал с тобой. Обычно их больше никогда не видели. Хотя говорят, что он так, наоборот, привозил так охотников в лучшие места для охоты.
У уральских горняков ходили легенды о хозяйке медной горы, владелице недр земли и хранительнице тайн высшего мастерства. Выступала она покровительницей рудокопов и враждовала с барскими прислужниками и начальниками, зато помогала самым смелым и свободолюбивым рабочим.
Она часто показывалась в виде зеленоглазой женщины с медными лентами и в платье из малахита, в облике монстра с телом ящерицы и головой человека, появлялась как ящерка в короне.
Болотник заправлял болотами и топями — хотя порой эту работу выполнял водяной, а то и леший. Он казался то человеком с длинными руками и серой шерстью, то безглазым толстяком, на которого налипли улитки и водоросли, то студенистым красноглазым существом. Он заманивал людей в трясину, где убивал их. Язычники приносили ему дары. Но во время царившего христианства к нему просто выкидывали всё «нечистое».
Полевик или полевой — длинноногий мужичок с глазами навыкате, рожками, хвостом, ярко-огненной шерстью и крылышками. Или же он целиком белоснежно-белый. Или чёрный и с волосами-зелёными травами. Или он рослый парень. Или блуждающий огонёк. Иногда его появление сопровождал вихрь.
За кусок хлеба и три копейки полевик помогал пасти скот, следил за урожаем и даровал плодородность земле. Но можно его разозлить, если, к примеру, заявиться на поле пьяным. Тогда он губил урожай и натравливал на животных тучи насекомых, пугал и потешался над людьми. Порой полевой насылал на людей солнечный удар и лихорадку. А ещё он отвечал за клады.
Межевик, живший на границах полей, мог задушить человека, лёгшего поспать в месте его обитания.
Луговые жили в норах — и мало чем отличались от полевых.
Все духи, жившие на природе, у восточных славян зависели от времени года. Лешие, русалки и водяные уходили зимовать.
В период зимнего солнцестояния появлялась святочная нечисть. Убитые и проклятые материями младенцы превращались в шуликунов, чёртиков чуть больше кулака, что цепляли прохожих калёными крючьями, толкали людей в грязь и заталкивали в проруби. Вештицы, горбатые косоглазые старухи с волосатыми ногами и крючковатым носом, наводили порчу, голод и плохую погоду, вселялись в людей. Святочницы, покрытые шерстью безобразные женщины, нападали толпой на девушек в банях и «расколупывали» им тела.
Чтобы не допустить разгула этой нечисти, люди поминали усопших и соблюдали длинный ряд запретов, отчего почти ничего не делали.
Нечисть подчинялась и дневному распорядку — тех же заложных покойников по ночам встречали куда чаще. Ещё сильнее от времени суток зависел кто-то вроде полудниц и ночниц.
Полудница выступала в роли персонификации полудня, причём воплощала в себе именно его опасную часть. Образ полудиници часто разделяли на двух персонажей: добрую и злую полуденицу. Добрая укрывала громадной сковородкой посевы, злая — накаляла сковородку и ею жгла все растения на своём пути. Хотя в остальном полуденицы были злы. Они насылали солнечные удары, сжигали людей, резали серпами и крали детей — и это если люди пренебрегали запретом на работу в полдень.
Полудениц представляли чаще всего как прекрасных девушек в прозрачных платьях. Лишь чуточку реже они принимали облик косматых старух и ужасных умертвий. Хотя полуденицу порой считали ещё одним вариантом русалок, ведь историй про них на Юге не водилось.
В Вологодчине воплощением солнцепёка на гороховом поле и в огороде был жареник, которым пугали детей.
Ночью по улицам бродил жердяй — худой нечистый дух с очень длинными ногами. Он заглядывал в окна, грел руки в трубе и пугал людей.
Если человек выходил ночью во двор, там его подстерегали ночницы. Впрочем, они могли спокойно залезть в дом и через окно — и даже сквозь мелкую щель. Они насылали на людей кошмары и беспокойный сон, если у тех не находилось нужных оберегов против них. Ночницы также распространяли болезни. Выглядели они как жуткие женщины в чёрных одеждах и с распущенными волосами.
Хотя в более современной культуре полудниц и ночниц противопоставляли друг другу, всё же полудницы куда ближе к русалкам, а ночница — к Маре и Страхам.
Хотя ужас и лихорадки могли навлекать многие виды нечисти, можно выделить и отдельный тип, ответственный за это.
Страх часто даже не имел своего имени, он слабо персонифицирован. Хотя порой его всё же звали Марой. Призрак-Мара внезапно нападал на людей на дорогах и полях, вызывая у них леденящее чувство ужаса. Порой Страх преследовал человека в виде какого-то жуткого животного. В остальное время он невидим, отчего его описывали исключительно глаголами.
Болезни, как раньше было принято считать, вызывала нечистая сила, вторгнувшаяся в тело больного. Их именовали по названию болезни, хотя такие духи отличались полной обезличенностью — за одну болезнь порой отвечали десятки духов.
Часто таких духов просто нарекали лихорадками. Хотя их порой называли сёстрами-трясавицами, коих насчитывалось двенадцать штук: Тресея, Огнея, Ледея, Гнетея, Гинуша, Глухея, Ломея, Похнея, Желтея, Каркуша и Гледея.
Болезни, как правило, показывались в виде худых старух в чёрных или белых одеждах, что ходили по округе и окликивали всех. Кто отзывался, тот заболевал.
В роли персонификации болезней и смерти скота выступала Коровья смерть. Чтобы её прогнать, проводили обряд опахивания — то есть плугом или сохой особым образом проводили круг вокруг стада или всего поселения.
По христианству судьбу мог определить только Бог. Однако всё равно ходили истории о том, как к человеку прикреплялся дух Доля, что вредил или помогал ему. Возможно, это поверье пошло от духов-рожаниц, что когда-то определяли вообще всю человеческую жизнь у славян.
Главным физическим воплощением плохой доли можно назвать Лихо Одноглазое. Худая старая великанша-людоедка с одним глазом всем своим видом показывала возможную незавидную судьбу. Она привязывалась к людям и насылала беды, болезни, нищету. Лихо можно было кому-нибудь передарить, хотя всё же стоило попытаться прогнать нечисть силой воли или же обмануть.
Внешне на Лихо походит Верлиок — только это одноглазый бородатый мужик с одной ногой и костылём. Он выступает в роли разрушителя и убийцы. К примеру, в одной сказке Верлиок убил старуху и двух её внучек, а старик, селезень, рак, веревочка и жёлудь за это хитростью наказали его.
Нишу инкуба на Руси, помимо домового и некоторых заложных покойников, занимал ещё и огненный змей. Среди славян вообще частенько ходило мнение, будто нежить после смерти занимали только две вещи: чувство голода и секс.
Огненный змей выглядел как огненный всполох в небе или извивающаяся огромная огненная змея в облаках. Частенько огненными змеями нарекали кометы. Змей разбрасывал по дорогам всякие красивые вещи: бусы, перстни, платочки. А прилетал он к тем женщинам, что подбирали их без благословения. Хотя он заявлялся ещё и к вдовам и сильно горюющим девицам. Скоромных и честных вдов дух обходил стороной.
Огненный змей оборачивался усопшим или ушедшим любимым, что якобы вернулся к женщине. Иллюзия была не слишком совершенной, но безутешным хватало и этого. У змея в человечьем облике не хватало спинного хребта, а также он не мог произнести святых имён. Да и соседи не видели его, отчего одним из признаков прихода огненного змея считались разговоры с самим собой.
Змей приходил к женщине регулярно. Порой от их связи рождались дети — после аномальной долгой беременности. Выглядели эти дети чудовищно и жили недолго. Из-за огненного змея девушки чахли, сходили с ума и умирали.
Чтобы избавиться от этой нечисти, женщина должна была перестать спать в одиночестве и переехать к родственникам. Она пила отвары из валерианы и репейника, надевала крест, читала молитвы и осеняла крестным знаменем все окна и двери.
Хотя порой хватало и того, чтобы просто удивить змея. Так, бедствующая вдова одевала своих сына с дочерью мужем и женихом, а когда приходил огненный змей, приговаривала: «Брат сестру берёт». Ошарашенный змей уходил восвояси.
В похожей роли выступал летавец или летун. Он приземлялся на землю падучей звездой и соблазнял вдов.
Чем сильнее христианство укоренялось у восточных славян, тем сильнее менялись их взгляды на происхождение нечисти. Всё остальное оставалось более или менее тем же.
Согласно одной из наиболее распространённых версий, вся нечисть — это дети Адама и Евы, которых отец с матерью спрятали от глаз всевышнего.
Но сильней всего в народе утвердилась версия о том, что нечисть — это падшие ангелы, бесы. Во многих исследовательских экспедициях крестьяне вообще рассказывали, что водяные, лешие, русалки, упыри — это всё черти. Дело в том, что церковь с самого начала проповедовала против языческих пережитков, объявляя нечисть злобными демонами. Хотя сути этих существ ей изменить так и не удалось.
Что интересно, некоторые черты нечисти в итоге переняли святые. Так, святой Власий взял себе титул покровителя покровителя пастухов и животных, полученный от лешего.
Впрочем, чёрт — это ещё и вполне себе отдельный мифологический персонаж, которого порой звали анчуткой. На Русь пришёл довольно обычный облик чёрта, вдохновлённый сатирами. Так что это антропоморфные существа, обросшие с ног до головы чёрной шерстью. У них коровьи хвосты и копыта, есть рожки и когти. Реже им приписывали крылья летучей мыши и свиной пятак. Ростом они могли быть как с напёрсток, так и с дерево.
По народным поверьям, черти явились из Преисподней, чтобы всеми возможными способами вести людей ко греху и выкупить у них душу — так что это глубоко отрицательные персонажи. Хотя чертей получалось использовать и во благо — если порядочно их обмануть.
Против них, как против всякой нечисти, хорошо работали молитвы, кресты и бранные слова.
Все «знающие» люди, то есть колдуны, ведьмы, знахари и оборотни, по обыкновению считались славянами наполовину демонами — ведь они продавали душу дьяволу или изначально рождались с такой «половинчатой» природой. Тем более, что после смерти они легко превращались в самую настоящую нечисть.
Значительная часть магии творилась при помощи нечисти — что могло свести самого заклинателя с ума. Во многих быличках оговаривалось, будто демонов нельзя оставлять без дела, иначе они изведут волшебника до смерти. И при этом большинство задач черти выполняли моментально. Например, за считанные минуты считали все песчинки на побережье озера. Поэтому когда умирали «знающие» люди, их родичи опасались, что такое проклятье может перекинуться к ним.
Полудемонами считались и кликуши, одержимые демонами. Их изгоняли православным обрядом отчитки.
Более интересный случай связи с демонами у людей-двоедушников.
У двоедушника одновременно две полноценные души: человеческая и демоническая. Днём двоедушник вёл себя как самый обычный человек, ни о чём не подозревая. А ночью против своей воли его душа выходила из тела, принимала облик владельца или обращалась в животное — и принималась путешествовать.
Всем встреченным дух двоедушника насылал порчи и болезни, некоторых обращал в упырей. За ним следовали бури, засухи и прочие напасти. Кто его пытался остановить, тот умирал от рук двоедушника или призванного им ветра. Всё потому, что если душа не успевала вернуться в тело, то двоедушник сильно заболевал или тут же умирал.
Появлялся двоедушник из-за того, что родители зачинали его во время месячных. Или его рожала женщина, которая засматривалась на священника во время «великого выхода». Или же двоедушником могла стать седьмая девочка подряд у родителей. Человек с двумя душами приносил несчастья всю свою жизнь, и обычно его походы прекращали только после его смерти, когда к телу применяли метод кола и костра.
Перейдём к тем представителям демонологии, с которыми простой крестьянин даже в своих фантазёрских быличках вряд ли когда-либо встретился.
Гоголевский Вий — один из таких персонажей. Хотя сейчас вообще трудно понять, откуда автор взял такое имя. Может был такой фольклорный персонаж, чьё имя сами крестьяне уже успели позабыть. А может писатель просто взял «вия» и «вийка», означавшие «ресницы» и просто их слегка модифицировал.
Но подобный персонаж раньше был в славянских сказках. В одной из них колдунья утащила Ивана Быковича к хозяину подземного царства. Это был сильный, приземистый, покрытый землёй человек, у которого глаза закрывали то ли огромные брови, то ли колоссальные ресницы — их его слуги поднимали вилами. В глаза ему нельзя было смотреть — иначе он утянет в мир мёртвых.
Впрочем, для более ранних версий такого персонажа скорее характерны просто длинные волосы: бровей, ресниц, бороды — не важно.
Нечто похожее встречалось у ирландцев в истории про Балора, предводителя демонического народа фоморов. У него было огромное веко, которое ему поднимали при помощи кольца, вдетого в него. Открытый глаз Балора разил всех подобно молнии.
Есть несколько версий того, как Кощей, которого также звали Кащеем, получил своё имя. По одной версии, оно пошло от слова «кость». По другой — от слова «касть», родственного «пакости». По третьей — от древнетюркского «кош», значившее «поселение» или «господин». В «Слове о полку Игореве» пленников звали «кощеями», отчего появилось мнение о том, что Кощей изначально звался Кошем, а потом «кощеем» — тем, кто принадлежит Кошу. Ещё имя Кощей встречалось как личное имя на нескольких новгородских берестяных грамотах.
Есть версия, будто Кощей проник в русские сказки только в XVIII веке, а до этого его роль играл Карачун — злой дух, олицетворявший смерть в раннем возрасте, повелевавший холодом и мраком, возможно, бывший богом подземного мира. Хотя в то же время многие считают, что Карачун — выдумка Михаила Попова, писателя XVIII века.
Некоторые исследователи показывали на схожие черты Кощея и всяческих змеев в ранних сказках о Бессмертном, отчего заявляли: Кощей — просто видоизменённая версия змея, которого побеждали герои сказок.
Обычно Кощей Бессмертный изображался высоким худым стариком или живым скелетом. Это могучий колдун, что превращал целые королевства в камень, а царевн — в змей или лягушек. Порой его представляли пленником, что просидел три сотни лет в цепях — а потом восстановил все свои силы при помощи нескольких вёдер воды.
По самой распространённой версии, Кощея не так-то легко убить, ведь «смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт». Вдобавок к тому дуб порой рос на острове в океане. Это могло символизировать то, как его смерть охраняли все части мира: вода, земля, растения, животные, птицы.
Хотя в некоторых историях главные герои так не заморачивались. В сказке о Марье Моревне Кощея лягнул волшебный конь, после чего герой сжёг его тело — или просто добил палицей.
Имя «Яга» обычно возводят к праславянскому слову (j)ęgа, от которого произошли чешское «лесная ведьма, злая баба», сербохорватские «ужас» и «опасный», словенские «гнев» и «сердить», польское «злиться». Хотя насчёт этого ведётся много споров.
Согласно некоторым мнениям, раньше Баба Яга была добрым духом, что охраняла людей. Причём настолько древним, что сохранила в себе ещё матриархальные представления об устройстве мира. Позднее она приобрела целый ряд негативных черт — а заодно превратилась в хозяйку леса, властительницу птиц и зверей, всемогущую вещую старуху, хранительницу границы загробного мира. В некоторых сказаниях она выступала в роли проводника главного героя на тот свет, когда его съедала.
Баба Яга живёт в избушке на курьих ножках, что пошло от традиции строительства домовин, «изб смерти» на нескольких деревянных «ножках», в которых хоронили людей язычники и те, кто не мог из-за мерзлоты упокоить труп в земле.
Это ещё раз подчёркивает: Баба Яга принадлежала в то же время и миру живых, и миру мёртвых, на что еще намекала её костяная нога. В своей избе в некоторых сказках она лежала одновременно живой и мёртвой, выжидая путников. Вокруг её дома забор из палок, на которые насажены лошадиные или человечьи светящиеся черепа.
Баба Яга — уродливая горбатая старуха с большим длинным крючковатым носом. Об её одежде мало что говорится — зато она регулярно летает в железной ступе. К тому же она сильная колдунья.
Яга выступает в нескольких ролях. Она похитительница-людоедка, что готовит в печке детей и добрых молодцев, сдирает с них кожу. Она воительница, победу над которой одерживали после долгой и упорной битвы только лучшие воины. Она дарительница, что помогает героям на пути, подсказывает, как победить Кощея, дарит им волшебные артефакты, сватает свою дочь.
В общем, Баба Яга — персонаж, который проводил обряд инициации для главных героев. И её злоба и агрессивность глубоко иррациональны, они свидетельствуют скорее о её хтонической сущности.
Мифологию католической Европы успели хорошо изучить ещё во время Средневековья: те же демонологи с XIII-XIV века начали анализировать народные представления о демонах и записывать их в свои книги. Благодаря этому мы сейчас неплохо представляем давние воззрения христиан на Западе.
На Руси же богословы не особо вникали в детали языческих пережитков — а кроме них долгое время больше некому было заниматься подобными исследованиями. Из-за того, что народный фольклор по большей части передавался из уст в уста или записывался на недолговечной коре, сейчас трудно понять даже то, каким вообще богам поклонялись на Руси до христианства.
Мифологией восточных славян хоть кто-то кроме крестьян действительно заинтересовался только чуть более двух столетий назад. Правда, большинство из тех, кто писал о фольклорных персонажах, делал это под сильным влиянием романтизма, отчего под видом славянского язычества нередко пытались показать древнегреческие верования.
И ещё не стоит забывать о том, что аристократии в ту пору была куда ближе западная культура, чем русская сельская. Так что русалки по сути превратились в дриад и переняли у западных волшебных существ рыбий хвост, а из историй про домовых ушла значительная часть ужасов.
Те писатели, что напрямую брали мифологические сюжеты, делали это очень выборочно. Благодаря тому же Гоголю сейчас гораздо известней украинские и южнорусские представления о нечисти, которые распространяют вообще на всех украинцев, белорусов и русских.
Такой взгляд на народный фольклор достался и авторам из СССР — а они в фильмах, мультфильмах и книгах сильнее адаптировали образ нечисти под более детскую аудиторию. Нечто похожее происходило и со сказками Братьев Гримм: считалось, будто сказки всегда рассказывали только детям, причём при этом все думали, что раньше были такие же представления о детстве, как сейчас.
Поэтому сегодня нам привычней домовёнок Кузя, чем мрачный домовик-покойник, что предупреждал людей о скорой гибели.
Славянская нежить — неплохой материал для фильмов ужасов. Если присмотреться, легко заметить: славянский фольклор настолько переполнен всякой жутью, что по его мотивам впору делать не классическое фэнтези, как многие пытаются, а самый настоящий хоррор.
Просто представьте: человек, незнакомый с народными традициями, приезжает в отдалённую деревеньку. А там вся округа переполнена волшебными умертвиями, к которым местные относятся спокойно: для них нечисть столь же привычна, как Луна. И все чудовища охотятся за приезжим только оттого, что чужак отказался почтить здешних дедов. Чтобы испугать, даже не надо Бабы Яги: одни только русалки с русского Севера чего стоят.
Свежие комментарии